Алексей Михайлов, журнал «Однако».

Между тем такой пересчет
дат крайне некорректен. Во-первых, в 1380 (6888) году
никакого григорианского календаря еще просто не было, а во-вторых, если бы он и
был, то расхождение дат в то время между «старым» и «новым» стилем составляло
бы не 13 дней, как сейчас, а только восемь.
Но не будем придираться к депутатам –
хорошо хотя бы то, что они решили помнить о Куликовской битве, могли бы и вовсе
о ней забыть, политкорректности ради – «вдруг татары обидятся»…
Между тем Куликовская битва имеет полное
право на то, чтобы считаться чудом с куда большим основанием, чем «чудо на
Марне» 1914 года.
Аксиомой военного дела в XIII–XIV веках был тезис о том,
что пешему против конного не устоять. «Царицей полей» в
ту пору была тяжеловооруженная феодальная рыцарская конница – и ее поражения в
столкновениях с пешим войском можно было буквально пересчитать по пальцам одной
руки. Причем всякий раз пешая рать побеждала в силу какого-то особо
благоприятного стечения обстоятельств. Так было, например, в Невской битве,
когда новгородские пешие полки сумели скрытно подойти к лагерю шведов и по
полной использовать момент внезапности. Так было в 1242 году, когда псы-рыцари
плотной массой атаковали новгородское войско по сильно подтаявшему льду
Чудского озера – и утонули в нем, когда копыта коней этот лед размолотили. Так
было в 1346 году при Креси, когда французские рыцари на уставших после долгого
марша конях бросились в атаку на англичан по раскисшему от дождя крутому склону
холма – и были в упор расстреляны английскими лучниками.
Ни одного из этих
спасительных для пешего войска обстоятельств 8 сентября 1380 года не было. О внезапности
и речи быть не могло, чистое и ровное поле идеально подходило для действий
татарской конницы, преимущество в оружии дальнего боя тоже было на стороне
татар, как и преимущество в численности. О какой-то боевой выучке русской
«черносошной рати» говорить тоже не приходилось. Русскому
ратнику, вчерашнему крестьянину, может быть, и приходилось хаживать с рогатиной
на медведя и учиться биться в строю во время «кулачной потехи»… Но все равно
сравниться в бою с профессиональным воином (будь то русский дружинник или
татарский мурза) он не мог. Поэтому пешее крестьянское войско, перешедшее 7
сентября через Дон, могло представлять собой боевую силу только стоя плотной
массой на одном месте. Но в этом качестве оно представляло идеальную мишень для
татарских стрел…
В общем, ни единого шанса
на победу у московского князя Дмитрия Ивановича (не ставшего еще Донским) не
было. Но победа была-таки одержана, а из кровавой купели Куликова поля вышла
уже новая, единая Россия. Теперь-то мы, конечно, знаем, каков был тактический
замысел князя Дмитрия – выставить под первый (и самый страшный) удар татарской
конницы наспех набранную «по разрубу» «черносошную» крестьянскую рать, а
немногочисленную дворянскую конницу приберечь в дубраве. До тех пор, пока татарские кони не устанут топтать русских ратников,
а татарские сабли не затупятся о крупноячеистые (то есть способные удержать
только рубящий удар меча, но никак не колющий удар стрелы) кольчуги и
деревянные (!) щиты…
План, как мы знаем
теперь, удался – хан Мамай не разглядел засады. Он
поддался соблазну решить дело одним ударом – и не стал засыпать русскую рать
стрелами, а пустил свою Орду в прямой лобовой удар. Чем это закончилось для Орды – известно. Но вот
известно ли нам, что переживал накануне битвы князь Дмитрий? Он прекрасно понимал, что составленный им план заведомо обрекает
«черносошную рать» на чудовищные потери – и не мог не думать о том, может ли он
требовать от людей такого самопожертвования, оставаясь сам в безопасности. О
том, что князь думал именно об этом, можно судить по тому совершенно
беспрецедентному поступку, который он совершит следующим утром – отдаст своего
коня, плащ и шлем одному из бояр-дружиников, а сам встанет в пеший строй как
простой ратник.
Князь Дмитрий принял
накануне главное в своей жизни решение – разделить участь тех, кого он обрек на
гибель. Шансов на то, чтобы остаться в живых, у него не было – первые ряды
пешей рати должны были погибнуть наверняка – если не от сабли или копья, то от
немыслимой давки и ударов копыт татарских коней. Поступок князя был жестом
последней решимости – в случае победы он мог рассчитывать лишь на то, что
потомки помянут его добрым словом. А в случае
поражения? Только на то, что «мертвые сраму не имут»…
И действительно, не имут. Никто в русской
рати не дрогнул, не бросил оружия, увидев с гиканьем и свистом летящую во весь
опор татарскую конницу. Никто не побежал и тогда, когда полег уже в неравной
сече весь левый фланг русского войска и враг стал приближаться к переправам
через Дон, лишая всех остальных последнего пути к спасительному отступлению…
Что придавало тогда последние силы ратникам? В том числе и сознание того, что
битва не проиграна – ибо где-то тут в общих рядах бьется неузнанным русский
князь Дмитрий. И даже смерть его не будет означать поражения.
Но произошло чудо – битва
не только была выиграна, но и князь Дмитрий остался жив! Его нашли вечером среди множества тел – без сознания, но и без
серьезных ран! По тем временам иного объяснения, кроме «князя Бог спас», быть
просто не могло…
В нашей стране было много полководцев,
одержавших победы не менее блестящие, чем Дмитрий Донской. Но вряд ли найдется
среди них кто-то, кто поступил бы столь же свято, как князь Дмитрий Иванович
Московский на Куликовом поле…
«Однако», 17 сентября
2012 г.
Комментариев нет:
Отправить комментарий